Институт исковой давности как несбывшаяся надежда коррупционеров. Статьи по предмету Гражданское право

Наша компания оказывает помощь по написанию статей по предмету Гражданское право. Используем только актуальное законодательство, проекты федеральных законов, новейшую научную литературу и судебную практику. Предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все выполняемые работы даются гарантии

ЗАКАЗАТЬ

Вернуться к списку статей по юриспруденции

ИНСТИТУТ ИСКОВОЙ ДАВНОСТИ КАК НЕСБЫВШАЯСЯ НАДЕЖДА КОРРУПЦИОНЕРОВ

С.А. БОЧКАРЕВ

Генезис государственности и деятельности по противодействию коррупции. Русская государственность имеет тысячелетнюю историю. На каждом этапе своей жизнедеятельности ее институты и представители боролись с таким внутренним и злокачественным проявлением, как коррупция, что в принципе является уделом любого государства, о чем весьма выразительно свидетельствовали еще античные мыслители. "Только те государственные устройства справедливы, которые имеют в виду общую пользу..." и "посредством законов устраивают дела так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться" <1>, - отмечал Аристотель. Но такое противопоставление коррупции является не только спутником подлинной государственности. Оно еще служит ключевым показателем зрелости властей и образующих государственность народов. В связи с этим не случайно, что уже в русских летописях XIII в. находим "посулы", "лихоимство" и "мздоимство" как формы проявления взяточничества, однозначно порицаемые обществом. За их совершение в Судебнике 1550 г. и Судной грамоте 1561 г. предусматривалось наказание в виде временного или бессрочного тюремного заключения, а также смертной казни.
--------------------------------
<1> Аристотель. Сочинения: в 4 т. Пер. с древнегреч. Т. 4. М., 1983. С. 631.

О зрелости общественного правосознания свидетельствует и то, что на весьма ранних этапах становления государственности понята необходимость реализации комплексного подхода и введения против коррупционных проявлений разноплановых мер ответственности. В Соборном уложении 1649 г., в частности, находим не только сугубо уголовно-правовые, но и имущественные меры воздействия. К тем, кто учинял акт коррупции, дозволялось предъявлять иск втрое больше, чем он брал посул. Истцу также отдавали пошлины, а с виновника еще взыскивался "правой десяток" в пользу государя. Наряду с этим у мздоимца отнималась честь. В ряде случаев гражданские меры ответственности совмещались с уголовно-исправительным наказанием.
Вспомним и Указ Петра I "О воспрещении взяток и посулов" 1714 г. Волей царя было отменено поместное обеспечение чиновников и повышено им денежное жалованье. Введена должность генерал-губернатора, который ведал гражданским и военным управлением, должен был бороться с судебной волокитой. В случае обнаружения судебного произвола он имел право приостановить исполнение судебного акта.
Начало становления советской власти, как известно, ознаменовалось отменой всего нормативного регулирования, обеспечивающего функционирование царской России. Источником правопорядка провозглашено революционное сознание. Однако реальность большевиков оказалась произволом, даже по отношению к пролетариату. Предоставление вчерашним илотам власти действовать от имени государства по собственному усмотрению, применять, по сути, неограниченные полномочия вызвало массовые злоупотребления. Для укрощения революционного порыва потребовалось созвать IV Всероссийский чрезвычайный съезд Советов и 8 ноября 1918 г. принять Постановление "О революционной законности", в котором все граждане Республики и должностные лица Советской власти призваны к строжайшему соблюдению законов РСФСР, издаваемых центральной властью. Этим же актом существенно ограничено усмотрение властных лиц. Впредь установлено, что меры, отступающие от законов РСФСР, допустимы лишь в том случае, если они вызваны экстренными условиями гражданской войны и борьбы с контрреволюцией <2>. Наряду с этим за короткий промежуток времени Совет Народных Комиссаров принял два Декрета от 8 мая 1918 г. и от 16 августа 1921 г. о борьбе со взяточничеством.
--------------------------------
<2> См.: Ленин В.И. О точном соблюдении законов // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 37. М., 1969. С. 129 - 130.

Не стала исключением современная Россия. С первых дней ее бытия официально провозглашен курс на искоренение коррупции. В апреле 1992 г. Президентом РФ издан Указ N 361 "О борьбе с коррупцией в системе государственной службы". В нем в первую очередь обращено внимание на крайне негативные последствия коррупционного поведения для конституционного строя, демократических устоев и правопорядка в целом. Затем предписано руководителям органов власти провести аттестацию всех служащих для укрепления государственного аппарата. Следующим пунктом установлены запреты и обязанности для служащих. Наряду с этим Правительству РФ предписано предусмотреть гарантии социальной защищенности лиц, выполняющих публичные функции.
Но главный акт противодействия коррупции принят народом России в 1993 г., и это Конституция Российской Федерации. В ней определены ключевые и магистральные требования, предъявляемые ко всем ветвям власти и к обществу в целом. На соответствующие запреты в первую очередь распространялось прямое действие Конституции РФ, которое делало использование лицом, занимающим публично значимую должность, своего служебного статуса для незаконного обогащения очевидно недопустимым. Позволение подобного поведения вне зависимости от наличия каких-либо дополнительных регламентов образовывало конституционно-правовой деликт, посягающий на основы конституционного строя. Во исполнение Основного Закона далее формировалось антикоррупционное правовое регулирование, ближайшим проявлением которого стало законодательство о государственной службе и о статусе лиц, выполняющих публичные функции.
Комплексный подход и его гражданско-правовая составляющая. В 2006 г. Россия ратифицировала Конвенцию ООН против коррупции (принята в 2003 г. в г. Нью-Йорке), где закреплено, что коррупция является проблемой не только публичного, но и частного сектора. Последний, как и первый, также может быть рассадником злоупотреблений и нуждаться в оздоровлении. Как государство - участник Конвенции Российская Федерация согласилась установить эффективные, соразмерные и оказывающие сдерживающее воздействие гражданско-правовые, административные или уголовные санкции за несоблюдение мер по предупреждению коррупции в частном секторе, усилению стандартов бухгалтерского учета и аудита.
В 2008 г. гарант Конституции РФ, по инициативе которого был принят Федеральный закон от 25 декабря 2008 г. N 273-ФЗ "О противодействии коррупции", вывел коррупцию из тени публичного права. Если говорить точнее, то он напомнил органам правопорядка о необходимости вовлечения в противодействие коррупции не только уголовных, но и гражданско-правовых мер воздействия. В статье 13 данного Закона определено, что ответственность коррупционера может не только быть уголовной или административной, но и влечь гражданско-правовые и дисциплинарные последствия.
Однако отмеченное напоминание на практике изменило не многое. В связи с этим в 2012 г. законодатель внес изменения в ст. 235 ГК РФ, которыми вновь указал правоприменителю на возможность и необходимость прекращения права собственности на имущество и его обращения в доход Российской Федерации, если в отношении него в соответствии с законодательством о противодействии коррупции не представлены доказательства приобретения на законные доходы (подп. 8 п. 2). Хотя до появления названной нормы аналогичную функцию выполняла ст. 169 ГК РФ, позволявшая суду взыскивать в казну государства все полученное сторонами по сделкам, противным основам правопорядка или нравственности, к которым относятся акты коррупции.
Сигналы законодателя привели к активизации прокурорами реализации гражданско-процессуальных, в том числе исковых, полномочий по предъявлению требований об изъятии активов, полученных на неподтвержденные доходы. Вместе с тем погружение в гражданский закон положений о противодействии коррупции вызвало различные реакции. У одних - недоумение, продиктованное стереотипным мышлением. Оно воспитано на уголовно-правовом восприятии коррупции и, как следствие, порождало вопрос: какое отношение к правовому регулированию в рассматриваемой сфере имела или имеет цивилистика? То есть та отрасль права, которая исконно формировалась для разрешения частноправовых дилемм и только для этого предназначена. Что вообще произошло в гражданско-правовой отрасли, чей терминологический аппарат до недавних пор не был знаком с коррупцией в буквальном смысле?
У других погружение в ГК РФ ряда положений института о противодействии коррупции вызвало отрицательное отношение. Появились напоминания о принадлежности обозначенного института к публичному праву и его неуместном расположении в цивилистике, где он ранее никогда не присутствовал. В этом же ключе высказаны небезосновательные суждения о том, что наступающие по ст. 235 ГК РФ последствия для должностных лиц не являются разновидностью гражданско-правовой ответственности. Поэтому место им не столько в Гражданском кодексе, сколько в отдельном отраслевом законе.
У третьих возникло удовлетворение от мысли, что коррупция обрела легковесную вариацию. Помимо сугубо тяжелого, криминального, смысла она получила облегченную версию - гражданско-правовую интерпретацию. За этим мнением последовало суждение о гражданском праве как отрасли, которая якобы сформировала собственное отношение к злоупотреблению властью. По убеждению сторонников такой точки зрения, законодатель соотнес акт коррупции с другими деликтами, нашел ему место в их ряду и в системе координат цивилистики в целом. Таким образом причислил незаконное обогащение должностными лицами к виду гражданских правонарушений, совершение которых не влечет уголовно-исправительных последствий.
На почве подобных размышлений возникло искушение использовать весь потенциал ГК РФ не только в деле противодействия коррупции, но и в прямо противоположных целях - для противодействия антикоррупционной активности органов прокуратуры. То есть материально-процессуальные правила, регламентирующие порядок реализации исковых механизмов во времени. Наиболее востребованным из них, как показала практика, оказался институт давности, относящийся к ограничениям, традиционно применяемым к требованиям истца о защите нарушенного права.
Институт давности и разновекторность судебных интерпретаций. С самых первых дел рассматриваемой категории институт исковой давности оказался в эпицентре внимания практикующих юристов. Представители, обеспечивающие в судебных процессах интересы должностных лиц, соорудили из давности плацдарм для защиты капитала их доверителей, накопленного, по убеждению прокуроров, неправедным образом. На его почве вырабатывалась самая разнообразная аргументация, подчиненная конечной цели - сохранению имущественного положения чиновника. Несмотря на широкий спектр интерпретаций нормативных положений о давности, весь объем доводов названной стороны сводился к необходимости отказа прокурору в удовлетворении иска либо в связи с несвоевременным выявлением коррупционного происшествия, либо по причине позднего обнаружения нелегального обогащения.
Под влиянием напряженных споров практика не выработала единого взгляда. Их противоречивость вышестоящими инстанциями не была подмечена и устранена. Напротив, каждый подход нашел поддержку, развитие и востребованность на разных уровнях судопроизводства. В итоге сформировано как минимум три основных подхода к давности и условиям ее реализации в правоотношениях по противодействию коррупции.
Первый подход. Его сторонники исходят из распространения сроков давности на иски прокуроров обозначенной категории, не допуская их формального применения. В известных решениях они исчислены судами не с момента приобретения чиновником имущественных благ, а со дня, когда об обстоятельствах коррупционных правонарушений стало известно прокурору. Имелись случаи отказа судов в применении срока давности при установлении фактов недобросовестного поведения должностного лица и противодействия органам контроля, что согласуется с позицией Конституционного Суда РФ. Орган конституционного контроля еще в 2005 г. обозначил, что институт давности не имеет абсолютного характера и не предназначен для использования в недобросовестных целях <3>.
--------------------------------
<3> См. Постановление КС РФ от 14 июля 2005 г. N 9-П по делу о проверке конституционности положений ст. 113 Налогового кодекса РФ.

Второй подход основан на недопустимости распространения исковой давности на акты коррупции. В этом случае суды учитывали частноправовую природу института давности и его неприменимость к публичным правоотношениям, к которым безусловно относится деятельность государства по противодействию злоупотреблениям во власти. Свою позицию они мотивировали ссылкой на п. 1 Постановления Пленума ВС РФ от 29 сентября 2015 г. N 43 "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса РФ об исковой давности", где под правом лица, подлежащим защите в порядке исковой давности (ст. 195 ГК РФ), предложено понимать субъективное гражданское право конкретного лица, а не публичное право, против которого посягает должностное лицо. Также суды учитывали положения п. 3 ст. 2 ГК РФ, запрещающего применять к отношениям, основанным на административном или ином властном подчинении одной стороны другой, гражданское законодательство. На базе этого нормативного массива суды заключили, что институт давности не предназначен для защиты коррупционно нажитых капиталов и неприменим для регулирования публичных отношений, к которым безусловно относятся вопросы государственной службы. Эта позиция получила наибольшее распространение в судебной практике и признана правомерной Верховным Судом РФ.
Третий подход обусловлен тем, что коррупция подрывает этические нормы и нравственность, причиняет ущерб демократическим институтам, национальной экономике и правопорядку. Все эти ценности имеют нематериальный характер, так как их защита преследует цель не обогатить государство, а обеспечить стабильность и безопасность общества, его устойчивое развитие, справедливость. С учетом изложенного суды сделали вывод, что коррупционные деяния наносят вред тем благам, которые безусловно относятся к фундаментальным, неотъемлемым и нематериальным, поскольку закреплены в этом качестве в ст. 1, 2, 8, 17 - 19, 21, 75.1 Конституции РФ. Они не имеют стоимостного выражения, не являются объектами гражданского оборота и на их защиту исковая давность не распространяется (абзац второй ст. 208 ГК РФ).
Несмотря на разночтения в подходах, их применение не препятствовало изъятию у коррупционеров неправомерно полученного имущества и достижению целей антикоррупционного законодательства - обеспечению бессмысленности и бесперспективности коррупционного поведения. Длительное время суды не допускали использования института исковой давности вопреки его предназначению, в ущерб правам других граждан и правомерным публичным интересам, проявляя таким образом нетерпимость к коррупции. Выработанные судами подходы на протяжении десятилетия разделялись всеми судебными инстанциями и прежде всего Верховным Судом РФ.
Однако в 2024 г. ситуация изменилась. После изучения двух дел Верховный Суд РФ предложил кардинально поменять всю практику применения института давности к антикоррупционным искам прокурора. Так, по делам о передаче в казну государства завода "Исеть", который принадлежал экс-депутату Госдумы М. Гайсину, а также имущества бывшего депутата Городского собрания Сочи С. Эксузяна высшая судебная инстанция пришла к выводу о необходимости применения сроков исковой давности (Определения Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 25 июня 2024 г. N 45-КГ24-6-К7 и от 23 июля 2024 г. N 18-КГ24-51-К4). При этом наибольший интерес вызвали не сами по себе решения, а их аргументация. Акты однотипно мотивированы тем, что возврат имущества "служителям" народа нужно совершить во имя обеспечения стабильности гражданского оборота и защиты права собственности лиц, выполнявших публичные функции.
Разворот практики и его значение в общеправовом контексте. Приведенные доводы не новы и хорошо известны науке и практике. Они образуют собой аксиологический базис института давности, объясняя его предназначение и конечную цель, которая выглядит вполне благодатно для участников хозяйственного оборота. Другое дело, что в контексте противодействия коррупции обозначенный шаг судебной коллегии выглядит удивительным и прямо противоположным по отношению к ранее сформированной самим же Верховным Судом РФ практике. Развернутый ответ на систему аргументов, объяснявших невозможность возвращения незаконного обогащения коррупционерам вне зависимости от истечения какого-либо времени, в названных судебных актах не дан. Вместе с тем отвергнутая система была выстроена судебными органами не на пустом месте. Она опиралась: а) на политико-правовые установки законодателя и гаранта Конституции РФ; б) конституционно-правовое толкование нормативного регулирования; в) общеправовой принцип справедливости и предназначение правосудия по его реализации в жизни.
Политико-правовые установки законодателя провозглашали необходимость консолидации усилий государства и всего общества, а также их подчиненность генеральному требованию по формированию в социуме нетерпимого отношения к коррупционному поведению (п. 1 ст. 6 Федерального закона "О противодействии коррупции"). То есть народ и избранные им представители сформировали и выразили к коррупции вполне конкретное и однозначное отношение - нетерпимое! В противовес воле основного субъекта и источника власти Судебная коллегия допустила возможность проявления к коррупционеру терпеливого отношения, обнуления по истечении 3 - 10 лет коррупционного статуса принадлежащего ему имущества и нивелирования факта завладения им в результате злоупотребления властью в корыстных целях.
Президент России наряду с законодателем ежегодно требует от правоохранительного блока искоренять причины и условия, порождающие коррупцию в российском обществе <4>. Использование главой государства категории "искоренить", очевидно, показывает конечную цель противодействия коррупции, которой должны следовать и достигать, - ее полное устранение. Вслед за лидером страны законодатель в очередной раз подтвердил основную идею вводимых им антикоррупционных правил, когда в ст. 235 ГК РФ предусмотрел основания прекращения права собственности, в том числе для должностного лица, не подтвердившего приобретение имущества на законные доходы. То есть законодатель прямо указал на важность прерывания и прекращения всякой связи публичного лица с имуществом, которое должно необратимо отправляться в доход Российской Федерации и перестать выполнять для представителя власти какую-либо функцию.
--------------------------------
<4> См.: Президент выступил на расширенном заседании коллегии Генеральной прокуратуры РФ. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/comminity_meetings/73735.

Очевидно, что в обозначенном вопросе законодатель поступил в контексте политики нетерпимости. В рамках нее он обязывает снимать с должности и прекращать полномочия представителя власти, совершившего коррупционное правонарушение (ст. 13.1 Федерального закона "О противодействии коррупции", ст. 4 Федерального закона от 8 мая 1994 г. N 3-ФЗ "О статусе сенатора Российской Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации", ст. 16, 37, 59.2 Федерального закона от 27 июля 2004 г. N 79-ФЗ "О государственной гражданской службе Российской Федерации"). Такова же участь неправедно полученного им капитала. Как было упомянуто, полученное им незаконное обогащение должно императивно изыматься из гражданского оборота и обращаться в доход Российской Федерации (подп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ).
Судебная коллегия не обнаружила обозначенные смысл и цель нормативного регулирования в сфере противодействия коррупции. В упомянутых Определениях предельно четко объявлено, что не всегда и не во всех случаях связь между коррупционером и накопленным им богатством нужно и можно прекращать. Апеллируя к общегражданскому институту давности, судьи объявили о возможности публичного лица "воскресить" его имущественное положение и не испытывать лишения нелегально нажитого капитала. Механизм достижения такого результата служители Фемиды узрели в обязанности государства отказываться от пресечения актов коррупции и ликвидации их негативных последствий после истечения предусмотренного ст. 196 ГК РФ срока давности.
Конституционно-правовое значение нормативного регулирования по обозначенной теме затронуто, но лишь в небольшом объеме раскрыто Конституционным Судом РФ в Постановлении от 29 ноября 2016 г. N 26-П, поскольку правоприменитель напрямую не задавал вопрос о давности. Несмотря на это, орган конституционного контроля существенно помог судам, когда разъяснил им конечные цели изъятия у государственных и муниципальных служащих незаконного обогащения - осознание ими бессмысленности и бесперспективности коррупционного поведения. Категории "бессмысленность" и "бесперспективность" высвечены Конституционным Судом РФ и введены в практический оборот в качестве индикаторов, содействующих органам юстиции в верификации вырабатываемых подходов.
Авторы Определений N 45-КГ24-6-К7 и N 18-КГ24-51-К4 имели возможность перепроверить сформированное ими толкование с тем, ведет ли оно к пониманию чиновниками бессмысленности и бесперспективности коррупционного поведения. Однако по исследуемым судебным актам прослеживается, что искомого сопоставления не произошло. Названные индикаторы не были востребованы. Постановление КС РФ от 29 ноября 2016 г. N 26-П упомянуто, однако категориям "бессмысленность" и "бесперспективность" не придано какого-либо значения. Как следствие, судебные составы воспроизвели на свет такую интерпретацию института давности, которая вступила в противоречие с конституционным предназначением антикоррупционного законодательства. Возможность реабилитации спустя определенное время капитала, полученного в результате злоупотребления властью или превышения полномочий, придала смысл и перспективу коррупционному поведению. Впредь служащим нужно сделать немногое - не искать оправдывающие документы и не применять отмывочные механизмы, а лишь "глубже закопать" предметы роскоши. То есть принять такие меры по сокрытию своего состояния, чтобы их оказалось достаточно для "успешного" истечения сроков проведения проверок по его выявлению.
Значительный массив рассмотренных дел дополнительно указывает на то, что позиция судей высшей инстанции диссонирует не только с политико-правовыми установками законодателя и с их конституционно-правовым толкованием. Она еще вступает в дисгармонию с онтологическим предназначением самого правосудия. Если согласиться с С.А. Котляревским и вслед за ним под высшим призванием правосудия понимать не формальное применение обычая или закона, а внесение справедливости в жизненные споры <5>, то возникают вопросы о том, как и какая справедливость реализована судом через Определения N 45-КГ24-6-К7 и N 18-КГ24-51-К4.
--------------------------------
<5> См.: Котляревский С.А. Избранные труды. М., 2010. С. 600 - 601.

Нужно признать, что термин "справедливость" в обсуждаемых судебных актах несколько раз упомянут. Это дает надежду исследователю заполучить ценный предмет для изучения. Однако на самом деле о справедливости сказано немного, тем более применительно к разрешаемым обстоятельствам. Все упоминания о ней ограничены цитатами, заимствованными из решений Конституционного Суда РФ. Если говорить более точно, то о справедливости применительно к историям экс-депутата Госдумы М. Гайсина и бывшего депутата Городского собрания Сочи С. Эксузяна ничего не сказано. В связи с этим приходится судить по конечному результату и делать вывод, что представители Фемиды справедливым посчитали вернуть названным лицам их благосостояние, в том числе и прежде всего по причине истечения сроков давности.
Авторы Определений не могли не знать и не понимать, что выносимые ими Определения носят практикообразующую силу. Это, в свою очередь, означает, что они, следуя принципу равенства всех перед законом и судом, предоставляли аналогичную возможность требовать возврата имущества, например, бывшему главе Клинского района Московской области А. Постриганю. Он "прославился" тем, что за период нахождения в должности с 1992 по 2017 г. изъял из муниципальной собственности в пользу своих родственников 2,1 тыс. объектов недвижимости стоимостью более 12 млрд руб. Самым лучшим и полноценным воплощением справедливости, видимо, будет, если руководителю района вернуть то, что никогда ему не принадлежало, он на возмездных и конкурентных условиях не приобретал и не мог приобрести без злоупотребления властью и превышения полномочий. Поскольку общегражданские сроки давности по значительной части махинаций ко дню предъявления прокурором иска в 2019 г. истекли, то якобы справедливым может выглядеть безвозвратное лишение граждан Клинского района 1,6 тыс. земельных участков площадью 2 тыс. га и свыше 200 объектов социального назначения, изъятых Постриганем.
К моменту вынесения судом решения об изъятии у Постриганя и подконтрольных ему лиц названного имущества часть активов ими была уже реализована, а денежные средства выведены за рубеж и использованы для приобретения дорогостоящей недвижимости и санаторно-курортных комплексов на Кипре, в Чехии и Испании. В свою очередь, топливно-энергетическая и жилищно-коммунальная инфраструктура продолжала за счет платежей граждан приносить экс-главе района значительные и нескончаемые доходы. Невозможно допустить, что гражданский оборот имеет целью наполнить свои ряды такими, как Постригань <6>. В восприятии этих "служителей" народа граждане являются их подневольными, что не соответствует принципам правового государства и каким-либо эталонам справедливости.
--------------------------------
<6> См. решение Клинского городского суда Московской области от 16 сентября 2019 г. по делу N 2-1916/2019.

Обыватель и его восприятие судебных разночтений. Наряду с общеправовой и профессиональной оценкой процессов по изменению подходов к коррупции у этого события имеется еще обывательское измерение. Можно, конечно, не придавать ему большого значения исходя из того, что обыватель у нас разный и порой противоречивый. Однако за ним и только за ним стоят феномены коллективного сознания и социального мировоззрения, состоящие из дескриптивной и нормативной сторон. Если дескриптивная формулирует представления о социальной реальности, то нормативная отражает идеалы и основанные на них нормы для оценки.
Воспринимая коррупцию на рядовом и массовом уровнях, обыватель также является субъектом моделируемого бытия и не в меньшей мере, чем кто-либо, вправе выразить отношение к коррупции и к подходам, выработанным к ней правоприменителем. Несмотря на присущий закону императивный характер, гражданин в русской культуре делает собственный выбор и решает, какому курсу ему следовать: законодательному - о нетерпимости коррупции или судебному - о допустимости сожительства с ней спустя некоторое время.
Судебная интерпретация коррупции может спровоцировать население и привести его к ряду нелицеприятных выводов, в частности к пониманию того, что правоприменительное толкование довело до превращения коррупции из сугубо отрицательного явления в обыденность. Коррупционеры уравнены в правах с законопослушными участниками гражданского оборота, а злоупотребления властью - с гражданскими деликтами. В противовес законодателю, которым выработан комплекс мер борьбы с коррупцией, формируется практика смирения с данным явлением и потворства ему. Из коррупции как сугубо отвратительного и чрезвычайного явления сотворяется вполне рядовое проявление. Если говорить более точно, то статус коррупции существенно поднят. Она отнесена к числу вполне сносных феноменов.
Парадоксы и абсурды как следствие применения давности к коррупции. Буквальная имплементация института исковых сроков в сфере правоотношений по противодействию коррупции породила ряд парадоксов, о наличии которых готов заявить отраслевой уровень. Здесь свое слово способны сказать не только конституционные постулаты и политические установки, но и цивилистика. Если у последней не выяснить отношение предусмотренных в ней сроков к коррупции и допустить их шаблонное применение к публичным правоотношениям, то абсурдов не избежать.
Парадокс 1. Коррупция влечет возникновение права?!
Такой вопрос первым делом вынуждена поставить цивилистика, поскольку исковая давность - это не техническая возможность, а именно право. К давности может прибегнуть не всякое лицо, а лишь то, которое имеет "право на защиту" и только по случаю нарушения имеющегося у него права. Если такое "право на защиту" предоставляется коррупционеру, то на защиту какого принадлежащего ему права оно нацелено? "Права" на незаконное обогащение? Но такого права не было и нет в системе действующего законодательства. И когда, по какому основанию или чьему установлению коррупционное правонарушение стало влечь возникновение у должностного лица права на защиту результатов алчной наживы? В силу какого конституционного постулата и для защиты какой правовой ценности судебная коллегия позволила коррупционерам через институт давности блокировать судебное разрешение спора и изымать у виновников общественные блага, которые они обратили в свою пользу? А кому она предложила забыть о своих правах? Обществу? Государству? За какую провинность суд лишил их как реальных потерпевших права на защиту?
С учетом того что антикоррупционные иски прокурора предъявляются к должностным лицам и заявляются в защиту жизненно важных ценностей общества, ответы на поставленные вопросы должны представляться очевидными. Однако очевидность не всегда становится явной для некоторых сторонников противоположной точки зрения. Они опускают статус чиновника и совершают подмену, когда ведут речь о нем как о рядовом участнике гражданского оборота, имеющем право на защиту своего имущественного интереса наравне с любым другим лицом. Вместе с тем они забывают, что для построения такой логики и придания ей правдоподобного вида недостаточно "закрыть глаза" на должностное прошлое или настоящее подопечного лица и на алчное злоупотребление им публичной властью, породившее его обогащение. Нужно дополнительно извратить сущность коррупции, нивелировать ее социальную опасность и сгладить "острые углы", под которыми здесь понимается чрезвычайная вредоносность для конституционного строя.
Только после препарирования здравых представлений о коррупции в околонормальное явление, вызывающее околонормальное восприятие в социуме, ее можно отнести к источникам возникновения права собственности, а после предоставить субъекту этой собственности право на ее защиту, в том числе путем применения института давности. По более короткому пути пошли авторы Определений N 45-КГ24-6-К7 и N 18-КГ24-51-К4. Они не стали ожидать внесения изменений в ст. 216 и 218 ГК РФ касательно отнесения коррупционера к субъектам собственности, а его противоправной деятельности - к основаниям возникновения права собственности. Обозначенные модераторы юридической мысли пошли опережающим темпом и предоставили ответчику доступ к положениям гл. 12 ГК РФ, через что фактически уравняли коррупционера с добросовестным участником гражданского оборота.
Если коррупционную власть отнести к источникам собственности и уравнять ее с властью собственника, то это существенно облегчит нелегкую долю лиц, злоупотребляющих полномочиями, и предоставит им доступ к положениям ст. 136 ГК РФ. Норма позволит плоды, продукцию и доходы, полученные в результате коррупции, напрямую относить к собственнику власти. В результате появится нормативное обоснование причины возврата, например, С. Амирову 369 объектов недвижимости стоимостью 5 млрд руб., составляющих имущественный комплекс предприятий тепло-, электро- и водоснабжения, которые он по подложным постановлениям изъял в собственность своих родственников, когда с 1998 по 2013 г. занимал должность главы г. Махачкалы <7>. Вопрос о том, за какие заслуги коррупционеру возвращать то, что никогда ему не принадлежало и не могло принадлежать, обретет свой ответ: "За то, что он смог узурпировать власть и ее монетизировать".
--------------------------------
<7> См. решение Коровского районного суда г. Саратова от 6 сентября 2022 г. по делу N 2-3415/2022.

Парадокс 2. Материалы проверки в урну?!
Согласно подходу о применимости института давности к антикоррупционным искам прокуроров суд должен признавать должностное лицо коррупционером, если для этого имеются достаточные основания, но в силу давности он будет вынужден оставить его с незаконным обогащением. В связи с этим сразу напрашивается ряд риторических вопросов о том, как такой результат согласуется с задачами гражданского судопроизводства по защите нарушенных прав, свобод и законных интересов (ст. 2 ГПК РФ). Кого по рассматриваемой категории дел суд фактически будет защищать, а кого оставлять беззащитными? Того, кто первоначально злоупотребил властью и за счет нее обогатился, а затем проявил изворотливость и изощренность по сокрытию добытых благ? Или того, кто, следуя требованиям закона, добросовестно служил обществу и государству? В чем в таком случае будут проявляться укрепление законности и правопорядка, предупреждение правонарушений, формирование уважительного отношения к закону, которых при любых условиях призвано добиваться любое судопроизводство? Ответ очевиден и может состоять только в том, что процедура, исторически и онтологически предназначенная для торжества справедливости, превращается в механизм легализации имущественного положения чиновника, имеющего криминальное происхождение. Не менее ясно и то, что такие последствия судопроизводства никак не согласуются с основополагающим принципом противодействия коррупции - неотвратимостью ответственности за совершение коррупционных правонарушений (ст. 3 Федерального закона "О противодействии коррупции").
Если допустить применимость давности к антикоррупционным искам, то не надо сомневаться в том, что ответчики самостоятельно будут пользоваться легальной возможностью, закрепленной в процессуальном законе, и не дадут прокурору довести дело до его рассмотрения судом и квалификации содеянного. Опираясь на абзац второй п. 2 ст. 199 ГК РФ, потенциальный коррупционер вправе в самом начале рассмотрения иска заявить о применении давности и закономерно рассчитывать на отказ суда истцу в удовлетворении иска. На случай реализации такого сценария уже имеются разъяснения в п. 15 вышеназванного Постановления Пленума ВС РФ от 29 сентября 2015 г. N 43. Судам пояснено, что истечение срока исковой давности является самостоятельным основанием для отказа в иске, решение о чем не требует исследования обстоятельств дела.
После всего сказанного представляется явным, что законодатель не предвидел и не допускал возможность инверсии гражданского законодательства под цели, прямо противоположные антикоррупционной политике государства. Спустя определенное время результаты антикоррупционных расследований должны переставать иметь какое-либо правовое значение. По воле коррупционера и по его указанию разбирательство против него надлежит прекратить, а неправедно накопленное имущество оставить при нем. Фактически обществу и государству отказывают в доступе к правосудию и лишают возможности восстановить нарушенное право. Через утилизацию результатов проверок существенно нивелируется или вовсе обнуляется потенциал всего комплекса мер противодействия коррупции, а самое главное - остается недостижимой одна из ключевых целей, о которой еще в 2004 г. объявил Президент России при образовании Совета по борьбе с коррупцией: "Масштабы этого явления будут сокращаться только по мере того, как в стране органы власти станут бороться не только с последствиями коррупции, но и с ее причинами" <8>.
--------------------------------
<8> Вступительное слово на заседании Совета при Президенте по борьбе с коррупцией. 12.01.2004. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/statements%20/22279.

Парадокс 3. Некому контролировать сроки.
Общее правило о сроке исковой давности гласит, что начало его течения стартует со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску о защите этого права (п. 1 ст. 200 ГК РФ). Механизм реализации процедуры исчисления срока в гражданских правоотношениях понятен. Он всецело находится в руках их субъектов, где самостоятельно и автономно ими исполняется. Стороны сделки, например, не только выполняют возложенные на них по договору обязательства, но и, зная друг друга, осуществляют контроль друг над другом. В связи с этим институт давности одному предоставил разумное время для реализации претензий к контрагенту, а последнему - возможность отказать в их удовлетворении по причине деактуализации проблемы самим потерпевшим.
Самоконтролю сторон корреспондирует п. 2 ст. 199 ГК РФ, согласно которому исковая давность применяется судом по заявлению стороны в деле <9>. Суд вмешивается в этот вопрос только в случае возникновения спора и наделен необходимыми полномочиями по определению момента начала течения срока исковой давности исходя из фактических обстоятельств <10>. На этом фоне возникает ряд вопросов: как обозначенный механизм реализовать в публичной плоскости, где в основном совершаются акты коррупции? кто будет оппонировать должностному лицу, которое при исполнении служебных полномочий обязано поступать бескорыстно, руководствоваться регламентом, а не вступать в какие-либо "договорняки"? Прямолинейный ответ на эти вопросы дает политология и указывает на политическую оппозицию. Но этот ответ не может в полной мере устраивать, так как далеко не все чиновники имеют политическое положение.
--------------------------------
<9> См. Определения КС РФ от 18 декабря 2007 г. N 890-О-О, от 25 февраля 2010 г. N 266-О-О, от 25 января 2012 г. N 241-О-О, от 24 января 2013 г. N 66-О и др.
<10> См. Определения КС РФ от 20 октября 2011 г. N 1442-О-О, от 25 января 2012 г. N 183-О-О, от 16 февраля 2012 г. N 314-О-О, от 21 ноября 2013 г. N 1723-О, от 23 июня 2015 г. N 1509-О, от 22 декабря 2015 г. N 2933-О.

Более того, вопрос об оппонировании поставлен сторонниками применения института давности не перед политологией, а именно перед правом. Настаивая на своем подходе, они утверждают, что якобы цивилистика знает тех, кто может и способен с позиции гражданского оборота оценивать осведомленность государства о нарушении чиновником публичных интересов, а затем вести отсчет времени, обеспечивать контроль за течением срока и определять разумность реагирования на ущемление законного интереса. Хотя на самом деле это утверждение ложно, поскольку известно, что поименованные заботы в силу закона о госслужбе входят в зону компетентности, как правило, одного и того же должностного лица. В итоге цивилистика не отвечает на вопрос о том, как механизм исковой давности реализовать в сфере государственной службы, если у должностного лица не имеется другой и равной ему стороны.
Для выявления абсурдности постановки обозначенного вопроса перед цивилистикой актуально адресовать его бывшим губернаторам Сахалинской области - А. Хорошавину <11>, Челябинской области - М. Юревичу <12>, Кировской области - Н. Белых, экс-главам республик Коми - В. Гайзеру, Марий Эл - Л. Маркелову <13>, Удмуртии - А. Соловьеву, бывшим федеральным министрам - М. Абызову <14> и А. Улюкаеву, председателю Правительства Дагестана - А. Гамидову, экс-мэрам г. Владивостока - И. Пушкареву <15>, г. Махачкалы - С. Амирову <16> и другим, причастность которых к коррупционному обогащению признана судами по искам прокуроров. Чиновники занимали высшее положение в иерархии возглавляемых вертикалей. Они располагались на вершине представляемой власти и замыкали ее структуру, находясь таким образом над всеми административно-хозяйственными и контрольно-ревизионными процессами, выполняя координирующую и стабилизирующую миссию, гарантирующую и контролирующую функции. Именно это исключительное положение в итоге использовали для обогащения путем злоупотребления властью. На фоне высокого публичного положения названных лиц становится ясной бессмысленность поиска контролеров, поскольку после того, как мы их найдем, сразу возникнет потребность в новых контролерах, выполняющих контролирующую функцию над предыдущими контролерами. И так до бесконечности.
--------------------------------
<11> См. решение Южно-Сахалинского городского суда от 20 мая 2016 г. по делу N 2-328/2016.
<12> См. решение Центрального районного суда г. Челябинска от 8 мая 2024 г. по делу N 2-3407/2024.
<13> См. решение Нижегородского районного суда г. Нижний Новгород от 25 ноября 2019 г. по делу N 2-9507/2019.
<14> См. решение Никулинского районного суда г. Москвы от 3 февраля 2023 г. по делу N 2-1949/2023.
<15> См. решение Советского районного суда г. Владивостока от 6 марта 2020 г. по делу N 2-292/2020.
<16> См. решение Коровского районного суда г. Саратова от 6 сентября 2022 г. по делу N 2-3415/2022.

Ответы на поставленные вопросы в определенной мере очевидны и вытекают из простой истины о том, что публичные и частные правоотношения выстроены на разных, а порой противоположных и несовместимых принципах, что обусловлено особенностью их природы. Здесь можно лишь напомнить о неоднократных разъяснениях Конституционного Суда РФ, в которых отмечается, что при нахождении на должности и выполнении публичной функции чиновник работает на доверии общества. В силу этого он не имеет и не нуждается в другой стороне как в неком контролирующем ассистенте. Защита от злоупотреблений и криминализации власти обеспечивается за счет установления повышенных требований к репутации лиц, занимающих публичные должности, с тем чтобы у граждан не рождались сомнения в их нравственных качествах и, соответственно, в законности и бескорыстности их действий как носителей публичной власти <17>.
--------------------------------
<17> См. Постановление КС РФ от 10 октября 2013 г. N 20-П по делу о проверке конституционности подп. "а" п. 3.2 ст. 4 Федерального закона "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации", ч. 1 ст. 10 и ч. 6 ст. 86 УК РФ.

Если все же перенести проекцию на публичный сектор и по аналогии допустить применение в нем института давности, то практика конкретных дел покажет, что и в этом случае предусмотренный им механизм нереализуем. При принятии коррупционно обусловленного решения чиновник старается обеспечить тайну содеянного прежде всего по той причине, что выгодоприобретателем от него выступает само должностное лицо. То есть с так называемой другой стороны "сделки" находятся он же или подконтрольные ему лица. Для сокрытия актов коррупции чиновник заключает фиктивные сделки с аффилированными или родственными ему лицами. Например, так поступал А. Шестун, возглавлявший Серпуховский район Московской области с 2003 по 2018 г. Он проводил фиктивные аукционы среди узкого круга аффилированных лиц для продажи муниципального имущества по "бросовым" ценам <18>. Для сокрытия своего участия активы под видом договоров купли-продажи неоднократно и поэтапно перераспределялись между его доверенными лицами. На завершающем этапе они номинально переходили в собственность матери чиновника, а реально - самому А. Шестуну. В итоге он завладел 1,3 тыс. объектов недвижимости стоимостью 12 млрд руб., среди них - 1,1 тыс. земельных участков площадью 1,4 тыс. га, более 120 объектов капитального строительства площадью 70 тыс. кв. м.
--------------------------------
<18> См. решение Красногорского городского суда Московской области от 8 апреля 2019 г. по делу N 2-3150/2019.

Приведенный не единичный пример убедительно показывает, что в названных сделках нет контрагента. То есть не имеется субъекта, способного заявить о нарушенном праве и потребовать его восстановления. Это не случайность и не пробельность. Таково нормативное регулирование. В силу Федерального закона от 27 июля 2004 г. N 79-ФЗ "О государственной гражданской службе Российской Федерации" государственный служащий одновременно совмещает два статуса: распорядителя казенного добра и контролера за его надлежащим использованием. В связи с этим коррупционные деликты долго остаются нераскрытыми и выявляются спустя значительное время, как правило, по истечении 3- или 10-летнего срока.
Высказываются мнения, что подобием второй стороны в сделке, т.е. похожими на нее контролерами, должны выступать правоохранительные органы. Предусмотренные гражданским законом сроки давности призваны и их стимулировать к скорейшему выявлению должностных правонарушений. Такие суждения удивительно слышать от цивилистов. Если говорить о них коротко, то подобные мнения не основаны на законе и реальности.
Во-первых, п. 3 ст. 2 ГК РФ недвусмысленно указывает, что стимулы, предназначенные для хозяйственного оборота, в публичной плоскости неприменимы. Действия по мотивации следователя, дознавателя или судьи коммерческими приемами перечат сути их профессии и выполняемой правозащитной функции. Тем более во всех видах судопроизводств (административном, уголовно-процессуальном и исполнительном), отвечающих за жизнедеятельность публичного сектора, имеется собственная и самодостаточная система стимулов, например институт разумных сроков и Федеральный закон от 30 апреля 2010 г. N 68-ФЗ "О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок".
Во-вторых, система правоохранительных органов не располагает такой штатной численностью, которая могла бы физически обеспечить контроль над каждым лицом, выполняющим публичную функцию, тем более за каждым его решением. По ряду этих и других причин деятельность контролирующих органов, как отметил Конституционный Суд РФ, объективно не может обладать сплошным характером и, как правило, осуществляется в качестве меры реагирования на жалобы граждан <19>. Кроме того, правоохранительная система не лишена изъянов. И в ней встречаются "коррупционеры в погонах", готовые предать публичные интересы, сфальсифицировать и продать любые справки либо иные материалы, свидетельствующие об истечении сроков исковой давности.
--------------------------------
<19> См. Постановление КС РФ от 23 марта 2023 г. N 9-П по делу о проверке конституционности ч. 3 ст. 17 ЖК РФ.

Коррупционеры в погонах и их иммунитеты. Известные практике примеры указывают на Д. Захарченко, работавшего в ГУЭБ и ПК МВД России, где он курировал борьбу с экономическими и коррупционными преступлениями в транспортной сфере. За время службы (с 2003 по 2016 г.) из не предусмотренных законом источников получил имущество на 9 млрд руб. Бывший руководитель подразделения ФСБ России К. Черкалин (с 2010 по 2019 г.) по долгу службы обязан был противодействовать коррупции в банковской сфере. Вместо этого он за покровительство коммерческому банку получил взятку в размере 850 тыс. долл. США, а при обыске у него дополнительно изъяты имущество и предметы роскоши на 6,3 млрд руб.
Бывший начальник службы охраны на Кавказе ФСО России Г. Лопырев (с 2008 по 2016 г.) осужден за получение "откатов" при приемке работ по госконтрактам. Не снимая с банковской карты заработную плату на протяжении восьми лет, он сумел "сколотить" капитал в 600 млн руб. В период службы с 2000 по 2018 г. бывший прокурор Раменского района и экс-замглавы Люберецкого следственного отдела СК России по Московской области К. Томбулов на нетрудовые доходы приобрел более 240 земельных участков площадью 54,6 га в Московской области, две дорогостоящие квартиры в Москве общей стоимостью 749 млн руб.
Верх цинизма и предательства интересов общества демонстрирует пример бывшего главы УСБ СК России М. Максименко. Из вынесенного в отношении него приговора следует, что он, занимая названную должность, работал на "воров в законе" и жил за счет в том числе их криминальных вознаграждений. По поручениям своих благодетелей фальсифицировал материалы в отношении сотрудников СК России, проводил по ним проверки, добивался отстранения и увольнения добросовестных сослуживцев, таким образом препятствуя их профессиональной деятельности по противодействию криминалу.
Приведенные примеры подтверждают, что коррупция не имеет преград. Ее генетический код не содержит каких-либо сдерживающих механизмов и разумных пределов. Правоохранительные органы как потенциальная область самореализации не исключение для коррупции. Они для нее, как запретный плод, являются объектом постоянного притяжения и покорения.
Несмотря на высокие заградительные требования к кандидатам на должности и к их поведению, юстиция также подвержена коррозии. Нередко ее представители соучаствуют в злоупотреблениях властью либо способствуют преодолению любых негативных последствий, следующих за нарушением запретов, установленных отраслевым законом. Практике известны не единичные случаи того, как бывшие служители правопорядка являлись в суд и свидетельствовали в пользу коррупционеров, в том числе о давней осведомленности компетентных органов о незаконном обогащении ответчика и, как следствие, истечении срока для предъявления к нему исковых требований прокурора.
Не менее важно понимать, что истечение сроков давности может быть обусловлено не только вольным или невольным бездействием правоохранителей. Что делать в тех нередких случаях, когда представители юстиции значительно ограничены в возможностях по проверке некоторых категорий должностных лиц в силу их нахождения под правовым иммунитетом? Речь идет, например, о судьях, депутатах или сенаторах, в чью деятельность правоохранители не вправе вмешиваться. Это является прерогативой органов судейского сообщества либо комиссий по этике, функционирующих при соответствующих палатах парламента, куда сигналы о злоупотреблениях поступают. Там они проверяются, а нарушения в ряде случаев не выявляются.
По результатам повторных проверочных мероприятий, проведенных силами уже Генпрокуратуры, предъявлены антикоррупционные иски к более 10 сенаторам и депутатам федерального уровня. Рассмотрение их дел привело к изъятию имущества в казну у сенатора Р. Арашукова на 1,5 млрд руб., сенатора М. Магомедова - 148,4 млрд руб., депутата С. Сопчука - 38 млрд руб., депутата М. Гайсина - 2,2 млрд руб., депутата А. Колесника - 30,9 млрд руб., сенатора Л. Лебедева - 49,3 млрд руб., депутата С. Петрова - 91 млрд руб., депутата В. Белоусова - 46 млрд руб., депутата Ю. Напсо - 1,3 млрд руб. Общая сумма - более 408,6 млрд руб. Такова цена ущерба, который наступил для государственной казны и мог быть не возмещен, если бы прокурорский надзор ограничился результатам проверок уполномоченных служб парламента.
Более того, приведенные цифры наглядно показывают результаты того, как "народные избранники" получают нелегальные доходы, фактически используя для этого властные полномочия, а правовые иммунитеты - для его защиты путем объявления о своей неприкосновенности и наложения моратория на проверки. При этом лица стараются оставаться на должностях и пользоваться привилегиями настолько долго, что все сроки давности истекают. Их введение позволяло бы им после завершения карьеры открыто владеть коррупционным имуществом, вовлекать его в оборот и приумножать капитал.
Опыт вышеприведенных дел также показывает, что депутаты и сенаторы занимают высшее положение в представляемых регионах, где в силу политического веса способны влиять на волю любого должностного лица, в том числе правоохранительных и судебных органов. Через них могут оказывать активное противодействие органам контроля и проведению проверочных мероприятий. Оставление ими должностей несущественно снижает их потенциал, поскольку в распоряжении остаются так называемые коррупционные связи, позволяющие воздействовать на деятельность публичных институтов, в том числе для воспрепятствования своевременной подаче прокурором искового заявления за счет создания видимости формального истечения срока давности.

Выводы. Вышеприведенное исследование можно было бы и не проводить. Для ответа на вопрос о допустимости применения исковой давности к правоотношениям по противодействию коррупции достаточно сказать, что и частное, и публичное право не относит чиновников к участникам гражданского оборота. Их коррупционная деятельность не имеет ничего общего с гражданским оборотом, основанным на принципе недопустимости извлечения кем-либо преимущества из своего незаконного или недобросовестного поведения (п. 4 ст. 1 ГК РФ). Акты коррупции, частью которых могут выступать сделки по получению имущественных благ, не являются частью хозяйственного оборота или одним из способов его функционирования, не выступают законной формой или средством реализации гражданских прав.
Однако сторонники применения института давности самоустраняются от понимания названного положения дел. В связи с этим возникла потребность в развернутой оценке их доводов. Исследование последних привело к выявлению парадоксов и абсурдов как к закономерному результату шаблонного применения исковой давности к антикоррупционным искам прокуроров. Весомость вскрытых парадоксов и самодостаточность каждого абсурда в первую и главную очередь указывают на (1) несовместимость целей двух видов нормативного регулирования и (2) одиозность результатов, к которым ведут попытки достичь их искусственного сближения и взаимофункционирования. Применение исковой давности к коррупционным правоотношениям фактически выступает способом оправдания злоупотреблений должностных лиц и защиты их противоправного обогащения. При таком подходе гражданские институты становятся на службу неправомерным интересам чиновников, уравнивая их в правах с добросовестными участниками гражданского оборота.
Конституционный Суд РФ Постановлением от 31 октября 2024 г. N 49-П признал ряд положений гл. 12 ГК РФ не соответствующими Конституции РФ, поскольку они позволяли распространять сроки исковой давности на требования прокурора о лишении должностных лиц имущества, приобретенного вследствие нарушения требований и запретов, направленных на предотвращение коррупции. В законодательстве, констатировал Суд, какой-либо срок, ограничивающий возможность подачи прокурором антикоррупционного иска, не установлен. Более того, Суд отметил, что наличие названных сроков не является конституционной необходимостью для российской правовой системы.

Список литературы

1. Аристотель. Сочинения: в 4 т. Пер. с древнегреч. Т. 4. М., 1983.
2. Котляревский С.А. Избранные труды. М., 2010.
3. Ленин В.И. О точном соблюдении законов // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 37. М., 1969.

Наша компания оказывает помощь по написанию курсовых и дипломных работ, а также магистерских диссертаций по предмету Гражданское право, предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все работы дается гарантия.

ИА ГАРАНТ