Наша компания оказывает помощь по написанию статей по предмету Семейное право. Используем только актуальное законодательство, проекты федеральных законов, новейшую научную литературу и судебную практику. Предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все выполняемые работы даются гарантии
Вернуться к списку статей по юриспруденции
КОМПЕНСАЦИЯ МОРАЛЬНОГО ВРЕДА В СЕМЕЙНЫХ ПРАВООТНОШЕНИЯХ
А.В. ДАНИЛЕНКОВ
Поводы и основания для взыскания компенсации морального вреда в отношениях, регулируемых Семейным кодексом (СК) РФ, обычно возникают при неисполнении или ненадлежащем исполнении одним из родителей или органами публичной власти обязанности по уважению (или по нечинению препятствий в реализации) права родителя, разлученного с ребенком, на личное общение с ним, а также на участие в его воспитании, образовании и т.д.
Согласно п. 3 ст. 9 Конвенции о правах ребенка, одобренной Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 20.11.1989, государства-участники обязуются уважать право ребенка, который разлучается с одним или обоими родителями, поддерживать на регулярной основе личные отношения и прямые контакты с обоими родителями, за исключением случаев, когда это противоречит наилучшим интересам ребенка. В данной норме речь идет о праве ребенка на сохранение семейной связи с обоими родителями в форме регулярных личных и прямых контактов. Корреспондирующие с ним права родителя, проживающего отдельно от ребенка, на общение, участие в его воспитании, а также на решение вопросов получения ребенком образования закреплены и конкретизированы на национально-правовом уровне в п. 1 ст. 66 СК РФ. Иные родственники имеют право на общение с ребенком (п. 1 ст. 67 Кодекса) при соблюдении приоритета прав родителей (абз. 3 п. 1 ст. 63).
При этом родителю, с которым проживает ребенок, вменено в обязанность не препятствовать общению ребенка с другим родителем, если такое общение не причиняет вред физическому и психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию (абз. 2 п. 1 ст. 66 СК РФ). Сама по себе формулировка этой нормы допускает довольно широкое и вольное толкование, что создает ситуацию правоприменительного риска, поскольку возможности злоупотреблений своим положением единолично опекающего родителя оказываются поистине безграничными. Законодатель, вознося единолично опекающего родителя на пьедестал некоего уполномоченного радетеля прав ребенка, по сути, неправомерно приравнивает его к публично-властным органам защиты прав несовершеннолетних (органы опеки и попечительства и/или прокуратуры, детские омбудсмены и т.д.). В то же время разлученный родитель (как правило, отец ребенка) ставится в приниженное положение лица, которому в любой момент может быть отказано во внесудебном порядке в реализации его естественных, неотчуждаемых и фундаментальных родительских прав под предлогом обеспечения "наилучших интересов ребенка". Обычно на практике такие отказы в общении сопровождаются созданием остроконфликтной ситуации, которая несет в себе опасность причинения ребенку психологической травмы, подрывает или причиняет иногда непоправимый ущерб его духовной связи с отцом и т.д. В судебной практике (именно она может становиться питательной средой для дальнейшего укоренения и сорнякового роста плевел тотальной феминизации семейных отношений) порой происходит признание за заявлениями единолично опекающей матери предпочтительного доказательственного значения, что может быть обусловлено идеологической конструкцией, заложенной в критикуемом положении абз. 2 п. 1 ст. 66 СК РФ. Так, по информации "Российской газеты", "доводы матери о том, что отец свои родительские права использует в ущерб интересам ребенка... [которые] районный суд не услышал и не проверил", послужили одним из оснований для отмены Верховным Судом РФ акта, вынесенного нижестоящим судом <1>. При этом императивная норма п. 1 ст. 56 Гражданского процессуального кодекса РФ о том, что "каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений", в случае с возражениями со стороны ответчиц по семейным спорам остается, как правило, к сожалению, мало востребованной.
--------------------------------
<1> См.: Козлова Н. Сын по графику // РГ. 2014. 24 июня.
Признание и охрана права родителя на общение с ребенком (п. 1 ст. 66 СК РФ) в качестве одной из фундаментальных и основополагающих ценностей в контексте выполнения РФ своих международно-правовых обязательств (ч. 4 ст. 15 Конституции, п. 3 ст. 9 Конвенции ООН о правах ребенка, а также иных общепризнанных норм и принципов международного права) требует с необходимостью:
- учета международной судебной доктрины семейного права, формируемой наднациональными органами, которые вырабатывают стандарты разрешения семейных споров и правоприменения (в частности, речь идет о прецедентной практике Европейского суда по правам человека; далее - ЕСПЧ);
- расширительного толкования такого принципа, как исчерпание внутренних средств правовой защиты (обязательное условие признания жалобы в ЕСПЧ приемлемой, см. § 1 ст. 35 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04.11.1950 (далее - Конвенция)). Предлагается, что этот принцип должен охватывать не только сугубо процессуальный аспект (прохождение всех стадий рассмотрения дела на национальном уровне), но и материально-правовой - задействование государством всего имеющегося арсенала правовых средств и методов воздействия на обязанное лицо для общей и частной превенции его противоправного поведения. В частности, здесь можно говорить о превентивном воздействии такой меры гражданско-правовой ответственности, как взыскание компенсации морального вреда как с органов публичной власти и управления (прежде всего органов опеки и попечительства и др.), так и с единолично опекающего родителя в случае необеспечения им добровольно реализации права отдельно проживающего родителя на общение с ребенком. Подобная трактовка понятия "исчерпание внутренних средств правовой защиты" позволит также повысить степень эффективности средств правовой защиты, предоставление которых является обязанностью государства согласно ст. 13 Конвенции. Дело в том, что правило § 1 ст. 35 Конвенции "основано на предположении, отраженном в статье 13 Конвенции (ст. 13), с которой оно тесным образом связано, о том, что в рамках национальной системы имеется в наличии эффективное средство правовой защиты от заявленного нарушения, независимо от того, инкорпорированы ли нормы Конвенции в национальное законодательство или нет" <2>.
--------------------------------
<2> См.: § 65 Решения ЕСПЧ по делу Akdivar and others v. Turkey (application N 21893/93). URL: http://hudoc.echr.coe.int/sites/fra/pages/search.aspx?i=001-58062#{"itemid":["001-58062"]} (дата обращения: 17.07.2015).
Взыскание компенсации морального вреда призвано положительно воздействовать на имущественную сферу потерпевшего в целях, если оперировать терминами дуэльного кодекса, сатисфакционного возмещения понесенных потерь в результате испытанных им морально-нравственных страданий, переживаний и неудобств. В значительной же степени, это, скорее, мера публичного осуждения, стигматизация причинителя вреда и признание модели его поведения в качестве недопустимой, упречной и предосудительной с точки зрения норм общественной морали и нравственности, облеченных в форму правового запрета. Тем более что данный институт обычно активируется в результате нарушения личных неимущественных прав и других нематериальных благ лица, восстановление которых через механизм имущественной репарации не всегда вполне органично и уместно, но в силу отсутствия более адекватных способов восстановления прав осуществляется субсидиарно к иным способам защиты нарушенного субъективного права (взыскание убытков, понуждение к исполнению обязательства в натуре и т.п.). Напомним, что предмет гражданско-правового регулирования включает в определенных случаях личные неимущественные отношения, связанные с имущественными (п. 1 ст. 2 ГК РФ), а также охранительные отношения, связанные с защитой неотчуждаемых прав и свобод человека и других нематериальных благ (п. 2 ст. 2). В последнем случае допускается защита гражданско-правового статуса личности и в отсутствие связи между объектом реализации такого рода охранительной функции и имущественными отношениями, подпадающими под гражданско-правовое регулирование.
Какие же неотчуждаемые права и свободы человека или нематериальные блага оказываются затронутыми или нарушенными в случае причинения морального вреда, например в результате отказа единолично опекающего родителя в предоставлении возможностей для общения ребенка с разлученным родителем? Представляется, что здесь полезно обратиться к практике ЕСПЧ, несмотря на то что она в определенных случаях носит политизированный характер, а некоторые особенности процедуры (в частности, довольно странная практика вынесения немотивированных отказных определений с уничтожением по истечении годичного срока всех материалов дела и без права обжалования такого судебного (единолично принимаемого) акта) оставляют впечатление не вполне fair hearing <3>. Тем не менее по таким, как правило, политически нейтральным делам, как семейные споры, ЕСПЧ зачастую выносит довольно обстоятельные, обоснованные и обладающие большим потенциалом для содержательной рецепции правовых позиций решения.
--------------------------------
<3> Беспристрастное разбирательство (англ.).
Право на общение с ребенком может быть выведено из смысла ст. 8 Конвенции ("Право на уважение частной и семейной жизни"), согласно которой "каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни..." (п. 1); "не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случая, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц" (п. 2).
Как неоднократно указывал ЕСПЧ, "взаимное наслаждение обществом друг друга между родителем и ребенком является основным элементом семейной жизни, даже если отношения между родителями распались, а внутригосударственные меры, препятствующие подобному наслаждению, приравниваются к вмешательству в право, охраняемое статьей 8 Конвенции (здесь и далее в цитатах выделено нами. - А.Д.)" <4>.
--------------------------------
<4> См.: Постановления ЕСПЧ по делам "Йохансен против Норвегии" (Johansen v. Norway) от 07.08.1996, "Бронда против Италии" (Bronda v. Italy) от 09.06.1998, "Эльсхольц против Германии" (Elsholz v. Germany) от 13.07.2000.
Таким образом, ЕСПЧ классифицировал право на общение родителя с ребенком как фундаментальное и подлежащее особой защите со стороны государства в рамках реализации права на уважение семейной жизни.
Следовательно, степень моральных и нравственных страданий родителя, пребывающего вне брака или фактических семейных отношений и насильственно разлученного со своим чадом, презюмируется одинаковой и равной по тяжести последствий любым неправомерным и волюнтаристическим вторжениям в семейную жизнь в ее обычно понимаемом состоянии. Поэтому возлагать на разлученного родителя дополнительное бремя доказывания непричинения им ущерба для наилучших интересов ребенка - это нарушение буквы и духа ст. 8 Конвенции, поскольку по смыслу, приданному этой норме ЕСПЧ, семейная жизнь в части отношений родителя и ребенка не прекращается с моментом расторжения брака (или распадом фактических семейных отношений). Налицо публично-правовой деликт, допущенный законодателем РФ и нуждающийся в устранении посредством изъятия из диспозиции нормы абз. 2 п. 1 ст. 66 СК РФ положения, которое может трактоваться как предоставляющее единолично опекающему родителю правовую возможность ограничивать по своему усмотрению общение разлученного родителя с ребенком. Несовершенная законодательная конструкция оказывает негативное информационно-ценностное ориентирование и формирует ложные установки девиантного поведения в ходе семейных конфликтов по поводу порядка общения и воспитания ребенка.
Несмотря на то что на международно-правовом уровне право родителя на общение со своим ребенком является общепризнанным, ВС РФ придерживается иного мнения.
Так, в Определении ВС РФ от 08.04.2014 N 45-КГ13-22 утверждается, что "для защиты каждого конкретного права законодательством предусмотрены определенные механизмы, которые не могут заменяться другими, хоть и схожими, по желанию граждан.
Действующим гражданским законодательством нарушение права на общение с ребенком к случаям, при которых подлежит взысканию компенсация морального вреда в связи с нарушением личных неимущественных прав, не отнесено.
Право на общение с ребенком устанавливается Семейным кодексом Российской Федерации, который также не относит его к личным неимущественным правам родителей и других родственников". Получается, по мнению ВС РФ, право на общение с ребенком является лишь выражением желания конкретного родителя или иных родственников, но никак не обладающим судебной защитой личным неимущественным правом, поскольку такое право прямо не упомянуто в СК или в актах гражданского законодательства РФ.
С такой позицией ВС РФ категорически нельзя согласиться по следующим основаниям.
Во-первых, пробел в действующем законодательстве относительно права родителя на общение с ребенком как охраняемого личного неимущественного права (нематериального блага) может и должен быть восполнен средствами судебного толкования.
Согласно п. 4 Постановления Пленума ВС РФ от 20.12.1994 N 10 "Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда" (в ред. от 06.02.2007) "отсутствие в законодательном акте прямого указания на возможность компенсации причиненных нравственных или физических страданий по конкретным правоотношениям не всегда означает, что потерпевший не имеет права на возмещение морального вреда". В Определении КС РФ от 16.10.2001 N 252-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Щигорца Владимира Ивановича на нарушение его конституционных прав частью первой статьи 151 Гражданского кодекса Российской Федерации" также разъясняется, что, "закрепив в названной норме общий принцип компенсации морального вреда, законодатель не установил ограничений в отношении оснований такой компенсации. При этом согласно пункту 2 статьи 150 Гражданского кодекса Российской Федерации нематериальные блага защищаются в соответствии с данным Кодексом и другими законами в случаях и в порядке, которые ими предусмотрены, а также в тех случаях и тех пределах, в каких использование способов защиты гражданских прав (статья 12) вытекает из существа нарушенного нематериального права и характера последствий этого нарушения". В этом же Определении КС РФ сослался на необходимость соблюдения прав граждан, гарантированных международными актами, и в конечном счете - на недопустимость нарушения международных обязательств РФ по Конвенции (ч. 4 ст. 15 Конституции). В связи с этим Суд указал, что до введения специального законодательного регулирования пробел в части отнесения определенного права к категории охраняемых в целях применения ст. 151 ГК РФ должен быть восполнен путем толкования и применения в судебной практике общих положений ГК РФ.
В данном случае к числу применимых общих норм ГК РФ можно отнести положения п. 2 ст. 2 ГК РФ о том, что "неотчуждаемые права и свободы человека и другие нематериальные блага защищаются гражданским законодательством, если иное не вытекает из существа этих нематериальных благ", а также абз. 11 ст. 12 ГК РФ, согласно которой защита гражданских прав осуществляется путем компенсации морального вреда.
Во-вторых, существует блестящий по мотивировке судебный акт, который начисто разбивает вышеизложенные доводы ВС РФ.
В Определении ВС РФ от 01.10.2013 N 5-КГ13-77 находим прямо противоположную правовую позицию. Тезисно ее можно попытаться сформулировать следующим образом:
- семейная жизнь в понимании ст. 8 Конвенции и прецедентной практики ЕСПЧ охватывает существование семейных связей как между супругами, так и между родителями и детьми, в том числе совершеннолетними, между другими родственниками. Понятие "семейная жизнь" не относится исключительно к основанным на браке отношениям и может включать другие семейные связи, включая связь между родителями и совершеннолетними детьми;
- закрепленный в ст. 151 ГК РФ общий принцип компенсации морального вреда не подразумевает ограничений в отношении оснований такой компенсации;
- лишение права на общение с сыном является нарушением личных неимущественных прав истцов, которые могут быть защищены в том числе посредством взыскания компенсации морального вреда (ст. 12, п. 2 ст. 150 ГК РФ);
- ссылки на положения Конвенции в обоснование требований о компенсации морального вреда допустимы исходя из п. 10 Постановления Пленума ВС РФ от 10.10.2003 N 5 "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации".
Юридической науке неизвестно, встречались ли в практике ВС РФ ранее аналогичные прецеденты, когда правовая позиция высшей судебной инстанции менялась диаметральным образом в течение чуть более полугода. Однако вряд ли такой сумбур в поиске границ понятия "личное неимущественное право" применительно к праву родителя на общение с ребенком способствует внесению упорядоченности и единообразия в практику нижестоящих судов.
Отцовские права в России находятся под жесточайшим прессингом и умаляются вплоть до их тотального расщепления, до состояния юридической фикции.
В этих условиях нуллификация такого дополнительного средства воздействия и принуждения к обеспечению права родителей на общение с ребенком, как компенсация морального вреда, влечет за собой создание публично-властного вакуума в сфере семейных отношений в ее самом конфликтогенном сегменте - спорах о детях.
References
Kozlova N. Scheduled Son [Syn po grafiku] (in Russian). Russian Gazette [Rossiyskaya Gazeta]. 2014. 24 June. P. 9.
Наша компания оказывает помощь по написанию курсовых и дипломных работ, а также магистерских диссертаций по предмету Семейное право, предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все работы дается гарантия.